Наша ПРОЗА

[KAA]

Мой дебют, чеССлово. Понравится Вам, достопочтенная публика - продолжу. Ну а на нет, и суда нет.

Он стоял на остановке. Чёртов трамвай, как бы дразня, вильнув задом, умчался, не дождавшись его буквально мгновение. Ко всему, он промочил левый кроссовок, в погоне за однорогим (трамваем), оступившись в лужу, которых в весенней Москве несчётное количество.
Но лицо его сияло, вернее свет исходил из него в полный рост. И как же не радоваться, сегодня прилетает его друг. Нет не друг, и даже не любимый, а его судьба – смысл жизни. Да, наш герой, назовём его Владом, боготворил своего парня, хотя легкомысленным никогда не был. Просто ему долго не везло с новыми знакомыми. Где только Влад не пытал судьбу, многочисленные газеты с рубриками знакомств, по SMS-кам, не вылезал из Интернета. В основном попадались «виртуалы», отнимая море времени, сил и нервов, они, в конце концов «динамили», не приходя на встречу. Один раз пришёл на встречу женатик, который сразу же попросил идти на дистанции двух – трёх метров, и постоянно озирался. Он боялся всего: жены, соседей, прохожих и больше всех - себя самого. Было пару помешанных на сексе. Таких видно сразу: не нормальные, расширенные глаза, блуждающий взгляд и руки, постоянно теребящие что-нибудь.
Но вот свершилось! В начале Влад был внутренне сжатым, ждал какого то подвоха. Он не мог поверить, как такой красивый, стройный и при этом добрый и весёлый, Лёха, выбрал его. Конечно, сам Влад не был страшным, но и красивым не назовёшь. Так средне-симпатичный. Да и слегка заброшенное тело, разгладило, когда-то красивые кубики живота.
Из-за поворота появился трамвай. Подозрительно быстро для обеденного времени, точно – другой маршрут. Двери открылись напротив Влада, из них, нет, не вышел, выпал пьяный тип, лет двадцати – тридцати пяти. Тяжело понять возраст, если пьян, не брит, помят как лицом, так и одеждой. Он еле успел схватиться за куртку Влада. Это спасло от неминуемого падения в грязь. С трудом, сконцентрировав взгляд, его глаза загорелись не добрым огоньком.
-- Потанцуем, морячок? Хм.— Спросил пьяный, не выпуская из рук Влада. Тот опешил. Такая реакция понравилась незнакомцу. Он улыбнулся, если это можно назвать улыбкой, смачно рыгнул в лицо Владу и, отцепившись, побрёл в сторону палаток.
Вытерев пот со лба, Владу стало стыдно, и чего струхнул? Ведь эта сволочь была пьяная, еле на ногах держался, а все равно – обомлел. И почему тот его определил? Одежда не броская, голубые только джинсы, но в них вся планета ходит. Вдруг вспомнил, он назвал Влада морячком, а в «совке», пусть даже в Москве, не каждый знает Штатовское прозвище геев. Значит этот козёл, скорее всего, закомплексованный гей, заливающий своё скрытое «Я» водкой. Это слегка успокоило Влада, ему даже стало немного жалко спивающегося парня.
И опять его мысли унеслись к единственному, с кем встречу, он проигрывал не один раз. Первое свидание с Лёхой, Влад не забудет никогда. Да и как забыть, после кафе, где они встретились, Влад начал прощаться. Алексей, перебив его, спросил, может ли он подарить Владу небольшой сувенир? Влад, хоть удивлён был не мало: с какой стати, зачем? Но что б не обидеть, а в Лёху он втрескался сразу, согласился. Сувенир был дома, а дом недалеко, минут пятнадцать ходьбы. Дошли, «треща» о пустяках, быстро. Усадив на кухне Влада с чашкой кофе, Лёха скрылся в комнате. Через пять минут позвал. Войдя в комнату, Влад увидел посредине стоявшего Лёху, закутанного в простынь.
-- А где сувенир? – Скорее от удивления, чем от любопытства спросил Влад.
-- Вот. -- Скидывая простынь, ответил Лёха. Он стоял нагой, улыбаясь какой-то детской, наивной улыбкой. В нём не было ни капли пошлости или высокомерия. Он стоял так естественно, как будто это было его домашняя одежда. Влад сразу прочувствовал на себе, что значит подкосившиеся ноги и отвисшая челюсть. Сколько прошло времени этой немой сцены, никто не может сказать. Может минута, а может годы, простыми часами это не измеришь. Дальше смутно, отрывками, как сквозь пелену. Влад хотел расстегнуть ремень, куда там, руки не слушались. Алексей взял его за ладони, обвил вокруг себя, а сам, обняв за плечи, прислонился к шее. Нет, он не целовал, просто прижавшись щекой к шее, дышал. Его дыхание сквозняком доходило до плеча. Потом провал. Дальше всплывают в памяти ритмичные покачивания сначала тапочек у кровати, таких смешных, с глазами, затем потолка и, наконец, лица Лёхи. Капля пота упавшая на подбородок Владу, и тут же слизанная им, показалась божественным нектаром с далёкого Олимпа. Как очутились в ванной, как пили кофе под звук шестичасового гимна, внезапно очнувшегося радио, всё это было словно во сне…
-- Сигаретки не будет? – Влад не сразу понял, что вопрос адресован ему. Он повернулся. Девица лет двадцати трёх вопросительно смотрела на него. Блуждающие сквозь прищур глаза, покачивание на шарнирообразных ногах – наверное, должно было означать верх кокетства.
-- Не курю. – Отрезал Влад.
-- Ты можешь сам и не курить,
А Даме предложить обязан! – Продекламировала девица и заржала с прихрюкиванием.
Это единственное, что она знает из поэзии, подумал Влад. Хорошо, что вообще что-то, по крайней мере, отделяет от низших приматов. Появившийся, наконец, трамвай, спас Влада от дальнейшего знакомства с незамысловатой поэзией «Дамы». Которая вызывала отвращение больше, чем левый, хлюпающий кроссовок.

[Iney Roland]

Добродетель есть утрата Пути. Человечность - утрата добродетели. Справедливость - утрата человечности. Ритуал - утрата справедливости...

В предрассветном сумраке на краю крыши застыла одинокая фигура, сжимающая мечи в руках. Живая в разгорающемся рассвете.
Сердце. Его редкий стук в груди почти не слышен, но пока он есть, есть и шершавая черепица крыши за спиной, есть карниз, в который упираются сапоги. Есть ветер, который ерошит волосы. Есть противник, которого невозможно победить.
Есть шёпот.
Словно ветер говорит сам с собой...

- Кто ты такой, чтобы вызывать на поединок Меня?
- Я Воин. Я Живущий.
Ветер прошелестел в ответ:
- Ты глупец. Только глупцы выбирают противника, который неуязвим. Только глупцы вступают в битву, в которой невозможно выиграть.
Ветер вплетал в шёпот шорох листьев и тонкий вой, он гордился своей работой.
- Значит все мы такие. Но я вызываю тебя на бой.
- Меня не вызывают на бой, я прихожу и беру то, что мне принадлежит по праву.
Шёпот смолк, и притих ветер, испугавшись слов.
- Нет.
- Нет? Тогда ты безумец.
Смех? Или просто почудилось…
- Ты знаешь правду.
- Правду?
- Не лги.
- Тогда опусти мечи, и ты познаешь правду. Один поцелуй, нежный и лёгкий. Милосердный. И ты поймёшь…
- Нет.
Тень отшатнулась от блеснувшего меча.
- Ты не сможешь стоять так вечность. Не сможешь…
- Я не боюсь тебя, я знаю твоё имя.
- Глупец…

Солнце заливало беспощадным светом крыши зданий и небольшая группа людей щурила глаза, задирая голову вверх и всматриваясь в причудливую каменную резьбу. Экскурсовод, практикантка, «отбывающая» вторую или третью группу в своей жизни сбивчивым голосом продолжала:
… построен в 18 веке. Замысел мастера не отвечает широко распространённым в то время канонам, и представляет, скорее, некую смесь стилей. Обратите внимание на скульптурные композиции, венчающие крышу самого здания. Среди них особо тщательно проработана скульптура воина с мечами.
Существует одна легенда, согласно которой конец света наступит тогда, когда воин опустит мечи, но… экскурсовод улыбнулась и поправила очки… этого не произойдёт, пока мы отвечаем за состояние этого шедевра архитектуры.
А теперь перейдём к соседнему собору…

Проходя мимо здания, экскурсовод позволила себе только один взгляд на самый верх, в ослепительный свет, и с её губ сорвался шёпот.

- Глупец. Вечность это слишком долго.

[Loft]

Вообще-то я должен писать бодро и злобно, потому что я бодрый и злобный. Но вот я вдруг заболел; наступила осень, за окном идет дождь, опадает листва, мимо проезжают машины, от них разлетаются брызги.
Я слушаю старый альбом Portishead, очень хочу курить, но не могу, потому что болит горло и температура, и не звонит телефон, и надо бы взять себя за волосы и вытащить из этого болота, встряхнуть и сказать «соберись, тряпка», выпить кофе и написать что-нибудь бодрое и злое, но почему-то не хочется. Поэтому я напишу что-нибудь вялое и доброе. Но только пока болею. И пока не зазвонил телефон.
Нам очень надо, чтобы нас любили. Не совсем понятно зачем. Это не то, без чего нельзя прожить. Это не еда, не вода, не воздух – и тем не менее это то, за что иногда хочется отдать все, лишь бы. Лишь бы любили.
Человек, которого никто не любит – будто бы не существует. Он не видит себя. Словно мы можем видеть себя только в ком-то другом, как в отражении. Вот кто-то подходит и говорит: «Я люблю тебя». И это сигнал: меня любят, меня любят за то, что я есть, – значит, я есть. Значит, есть смысл в моем существовании. В том, что я ем, пью и дышу. А иначе зачем?
Весь мир сосредоточивается в одном человеке, и кажется, что вселенная вращается вокруг нас, когда нас любят. А когда не любят, мы чувствуем себя единственными на всем белом свете. Мы абсолютно счастливы «вдвоем» и подыхаем от одиночества в окружении шести миллиардов человек. Мы говорим: без него, как без воздуха, - и умираем от удушья, потеряв любимого на один день. Ничего не изменилось, и содержание кислорода осталось прежним – но для отдельно взятого человека жизнь прекращается, как только прекращается контакт с тем, ради кого хочется жить. Я смотрю на свой молчащий телефон и пишу официальным языком: главным посредником между двумя людьми на сегодняшний день является телефон. А теперь неофициально.
С телефоном можно срастись. Можно сидеть, гипнотизируя его взглядом, проверяя баланс, заряжены ли батарейки и хороший ли прием. Таскать за собой в туалет, в ванную, на кухню и в комнату. Зажимать в руке, выходя из дома – не дай Бог не услышать за шумом машин, и тем не менее снова и снова проверяя – нет ли пропущенных звонков. Смущаясь ловить себя на мысли: да ты свихнулся, милый, - и тут же снова брать в руки трубку – ну позвони же уже!

К нему можно бежать, сшибая углы, разбивая коленки, падая, роняя и хватая в последний момент: «Але!» Можно громко смеяться, шагая по дороге, сверкая глазами, радуясь солнцу, снегу, тополиному пуху, лужам, заморозкам, засухе и концу света – лишь бы слышать любимый голос и улыбаться ему в ответ.
Можно отвечать при первом же звонке, пугая скоростью реакции, будто ты только и делал, что сидел и ждал. Можно выжидать – один, два, три, четыре, пять, – и только после этого как можно более холодно: «Алло?» Ты вовсе не ждал его, очень занят и вообще не расположен к разговору – а сердце стучит и рвется наружу, заставляя голос предательски срываться на смех – потому что счастье, потому что появился: любимый, негодяй такой, сволочь, ненавижу тебя, почему ты так долго не звонил?
Можно разговаривать часами, пока не сядет батарейка, подзаряжать ее и разговаривать снова, умирая от недосыпа, «забив» на совещание в 9 утра и прочее, и потом еще часа два прощаться: «Ну сколько можно уже, ну давай вешай трубку. - Нет, ты! - Нет, ты! - Ну давай на счет три. - Раз, два, три. - Ну? Почему ты не повесил? - А ты почему не повесил? - Уже птицы поют, дворники метут, солнце вылезло – спи уже! - Ну ладно, спокойной ночи. То есть уже утро. - Спокойного утра. - Доброе утро». И смеяться, и вроде как не до сна уже. А может, не ложиться?
А можно наоборот – собрать всю волю в кулак и сказать «пока» за пять минут до него. Вот так неожиданно, как пощечину, чтобы знал. Сложно, но можно, когда нужно. Когда он больше не говорит с тобой до утра и не считает до трех. «Ладно, пока, мне пора. - Куда пора? – Неважно». И повесить трубку. До того как он скажет «пока» или спросит еще что-то, что ты так хочешь услышать.
Можно говорить о любви, или по делу, или читать друг другу сказки, пересказывать новости, можно просто молчать друг с другом по телефону – главное, оставаться на связи и слышать дыхание: а вот он что-то напечатал – заклацала клавиатура, а вот отхлебнул кофе, уронил ручку, вышел на балкон – слышно, как шумят проезжающие внизу машины или дождь, щелкнула зажигалка. Какие нужны слова?
Можно просить ничего не подозревающего коллегу взять трубку, потому что ты ждешь важный звонок – а потом оправдываться: ну чего ты ревнуешь, это ведь Вася, помнишь Васю? Можно разговаривать с ним при всех, чтобы слышали. Можно забиваться в самый тихий угол и там шептать: я люблю тебя. Можно сидеть, положив ноги на стол, или ходить по квартире, как тигр по клетке. Можно забраться на кровать и прыгать, как на батуте, – от счастья. Вы прыгаете? Я прыгаю.

Можно отправлять SMS-ки. Каждую минуту или раз в неделю, потому что тогда она становится в сто раз ценнее. В SMS-ке можно сказать все то, о чем не поворачивается язык сказать по телефону. Можно признаться в любви или сказать, как сильно ты его ненавидишь. Набирать, думать, стирать, набирать снова. Отправлять и тут же нажимать на отмену, потому что погорячился. Мучиться – ушло или не ушло. А если не ушло, может, отправить еще раз? А если ушло, тогда ему придет сразу два одинаковых сообщения? Тогда лучше не отправлять. Но если не ушло, значит, он не получит ни одного? Почему не приходит подтверждение? Отправлять и ждать, когда он ответит, и радоваться, если ответит тут же. А если не ответил вообще, то что? Плакать? Плакать, конечно, - уважительная причина! И пусть потом не оправдывается, что не получил – ты отправил два раза.
Но еще лучше их получать. Неожиданно. Среди ночи. Чтобы разбудило учащенным сердцебиением – искать телефон на свет, читать и визжать в подушку, потому что любит. И в этом смысле одна такая SMS-ка может быть лучше любого телефонного звонка. Такая неожиданная, набранная его пальцами на этой маленькой телефонной клавиатурке, по этим крохотным кнопочкам: «Я люблю тебя».
А если не любит. Если больше никаких SMS-ок и звонки все реже и реже?
По телефону можно ругаться. Кричать, перебивая, ломая в руке карандаш, сминая страницу в блокноте, упираясь лбом в холодное стекло.
«Что значит - у тебя нет времени? Почему раньше у тебя было время? Почему раньше ты находил время, а теперь его нет? Ты что, стал больше работать?»
Отключать телефон на полуслове и бросать в стену. Курить одну за другой, испепеляя взглядом трубку: ну давай же, давай, позвони, извинись, скажи, как ты меня любишь!
К телефону можно не подходить. Можно ждать этого звонка всю неделю, а потом не взять трубку. Держать его в руках, кричащий и вибрирующий, мигающий со смазанным сквозь слезы определителем номера и именем того единственного, – отложить в сторону и уйти, проявляя выдержку и силу воли. Доказать ему, что он больше ничего не значит для тебя. Потом реветь и жалеть, что не взял трубку. Потом ждать, когда он позвонит снова, чтобы в очередной раз нажать отбой до того, как нажмешь прием. И снова плакать.


Телефон можно отключить и лежать, глядя в стенку, считая минуты и наслаждаясь своей победой – я смог это. Я выключил тебя и больше не жду никаких звонков. Я свободен. Мне никто не нужен. Или… Я никому не нужен. Меня никто не любит. Я отключил телефон не потому, что не хочу, чтобы мне дозвонились, а потому что я не хочу знать, что мне никто не звонит. Отключая телефон, я даю себе надежду, что именно в это самое время он звонит и не может дозвониться, но я не слышу этого, потому что отключил этот проклятый мобильник. Я даю себе надежду и засыпаю, и утром мысль о его тщетных попытках дозвониться будет греть меня и отгонять мысль о том, что он так и не позвонил.
Можно сменить номер и пропасть навсегда. Можно бросить телефон об стену, раздавить каблуком или выкинуть в окно. А можно сидеть простуженным дома, смотреть на дождь за окном, сжимать трубку в кулаке и спрашивать: «Ну когда же ты позвонишь?» Потому что нам всем очень надо, чтобы нас любили. Особенно в такую погоду…
_________________
Вам со мной будет стыдно. Но не скучно.

[Iney Roland]

Шаг первый. Добродетель.

- Итак, всё просто.
Белый пластмассовый стаканчик обхватили пальцы, чуть пухлые, с аккуратными, ухоженными ногтями, поднесли к губам. Губы сделали глоток, и стаканчик с растворимым кофе, слишком горячим, чтобы быть вкусным, проделал обратный путь, и остался стоять на столе. Опустевший на один глоток.
Он не мог оторвать взгляд от стаканчика. А может, просто и не хотел.
- Мне нужен приемник. Приемник сильный, умный, ну и тому подобное. И ты отлично подходишь для этой цели.
- Я убил много ваших.
- И что с того? В шахматах потеря нескольких пешек не важна, если это обеспечивает преимущество, или… выигрыш. Понимаешь? Разменные пешки.
Теперь пухлые пальцы тронули завёрнутый в полиэтилен пончик, зачем-то поскребли ногтем прозрачную плёнку и брезгливо отодвинули его подальше.
- Мы сами подбрасывали их тебе. Чтобы ты потренировался. Немного.
Он смотрел в эти глаза. Он говорил этим глазам – Я убью тебя. И глаза смеялись – Попробуй.
- Условия сделки очень простые. Ты обретаешь могущество, силу, власть, деньги, всё чем обладаю я. Взамен ты соглашаешься выполнять мою работу.
- И что, я должен для этого – кровью расписаться?
- Да. Ты прав. Кровью. Только моей.
Пухлые пальцы бережно, за ствол, доставали из потайного кармана пиджака пистолет. Вокруг, за соседними столиками, говорили люди. Люди шли мимо кафе по улице, ехали в машинах… и никто. Никто ничего не видел и не слышал.
- И не услышат. Можешь мне поверить. Они не услышат выстрел, и не увидят тело. Они увидят и услышат только то, что я… или уже ты захочешь. Ну, как?
- Ты предлагаешь так просто убить себя.
Инкрустированная перламутром рукоятка пистолета притягивала взгляд. Нежным на ощупь перламутром. Таким лёгким в пальцах…
- Тебе осталось только нажать на курок. А насчёт меня не беспокойся. Мне уже давно на другую должность пора.
И ненавистные глаза подмигнули.

Выстрел пролетел над площадью. И только голуби разом поднялись в небо, и заплакал младенец в коляске. Среди столиков с оживлённо беседовавшей парочкой и деловито поглощавшими бутерброды студентами на землю осел владелец пистолета. Холёные пальцы хватались за грудь, и светлую ткань рубашки пожирало быстро расползавшееся пятно. Слишком тёмное, чтобы определить цвет.

Пистолет дымился в его руках. Он смотрел в ненавистные глаза, начавшие подёргиваться плёнкой, и говорил.
- Я убивал подобных тебе. Многих. А теперь настало твоё время. Но не надейся, мной движет не ненависть, просто я хочу избавить мир от твоей силы.
Он улыбнулся и поднёс пистолет к своему виску.
- Навсегда.

Второй выстрел прокатился как запоздавшее эхо и наступила тишина. Минуты две или три ничего не происходило, а потом воздух наполнило тихое хихиканье.
- Мальчишка. Дурак. Ой, мессия, мать твою.
Обладатель пухлых пальцев торопливо поднимался с расцвеченного кровавыми потёками асфальта. Его тело содрогалось от хохота.
- Я за тобой охотился, и ты попал.
Его душил хохот. В порыве веселья он стал пинать распростёртое за столиком тело, делать руками знаки, потом угомонился и, вытираясь платочком сел на пластиковый стул.
- Мессия. Мать твою так.
Отдышавшись он с укором посмотрел на труп и назидательно поднял палец вверх.
- Самоубийство – грех смертный. Вот так-то, чучело.
Официантка подошла к столику.
- Ещё что-нибудь будете?
- Да. Ещё один кофе. Сегодня жаркий ведь день выдался, правда?
Официантка ответила милой дежурной улыбкой и пошла выполнять заказ.

Над маревом улицы, на неподвижное тело безразлично смотрел каменный воин, часть богато украшенной крыши здания. Только в глазах его было странное выражение… а может это просто почудилось?
_________________
Как и в былые времена
Земля полна пиров и казней
Зло обаятельней Добра
И гибче и разнообразней

[Iney Roland]

Шаг второй. Человечность.

- Это Он?
- Да.
В молчании я смотрел на фотографии.
- Время? Место?
- На ваше усмотрение.
Человек пододвинул спортивную сумку, как само собой разумеющееся.
- Тут задаток. Треть от суммы.
- Мы договаривались о половине.
- Мне было сказано передать – треть от суммы, и ещё пятая часть, если будет несчастный случай.
Повисла тишина.
- Сколько у меня есть времени?
- Неделя.
Я кивнул. Сложил фотографии в конверт, и положил в карман. Спортивную сумку перекинул через плечо. Заказ принят, заказ будет выполнен.

Он никогда не ожидал, что у него, у опытного профессионала-киллера, будут дрожать руки. С фотографий смотрел совсем молодой парень. Озорная улыбка, коротко стриженые короткие волосы… Кому же ты успел насолить, мышонок?
Дальше он и сам не понимал, что с ним творится. Случайно он столкнулся со своей жертвой. Случайно, а может намеренно? Может он искал встречи?
Кажется, он вскользь задел парня, и у того с плеча соскользнул ремень сумки, на асфальт посыпались книги. «Психология личности», «Подсознание и мотивация». Парень сел, стал собирать их, а потом просто расплакался. Навзрыд.
Прохожие останавливались и смотрели на них, а он пытался успокоить мальчишку.

Потом… Как случилось, что он влюбился в этого парня? Влюбился в того, кого должен был убить?
Несколько последних ночей его мучили кошмары. Ему снился этот пацан. Мёртвый. Повешенный, и тихо раскачивающийся в неподвижном воздухе, или глядящий из-под воды, с приоткрытым, словно в удивлении ртом и равнодушными глазами. Лежащий ничком у обшарпанной стены с зажатым в кулаке шприцом. Зажатым уже холодными и закостеневшими пальцами.

Потом он встретился с парнем ещё раз. Была ночь, и поздний ужин, и «Слишком поздно ехать на метро, да и идти по улицам опасно. Слушай, может…» И поцелуй в темноте, в его квартире, когда он думал, что парень сейчас его оттолкнёт, вырвется, и сбежит, хлопнув дверью. И второй поцелуй, и третий, и заевшая молния на джинсах. И тихий смех, заглушённый ещё одним поцелуем…

Теперь парень лежал рядом, и уже спал.
Мышонок… Он едва удержался от того, чтобы не провести пальцами по его лицу. В последний раз. Ничего. Больше не бойся, всё уже позади. Просто мне нужно взять пистолет. Тебе не будет больно. Обещаю.

Слёзы. Кажется… как давно он не плакал? Думал, что разучился…

В замершей, притихшей, настороженной тишине прозвучал хлопок, словно тихо открыли бутылку шампанского и тихий вздох…



Через пару минут щёлкнул цифровик, вспышка осветила его, сидящего на полу, прислонившегося к стене спиной. В руке пистолет, ещё тёплый после выстрела, а за спиной на обоях из головы расцвёл красный цветок. Словно страшное чудовище родилось из головы мертвеца и растворилось в густой темноте.

Молодой парень аккуратно вложил цифровик в чехол и посмотрел на мёртвого киллера.
Мне пришлось повозиться с замком этой комнаты. Он правильно рассчитал. Утром, проснувшись и не найдя его, я должен был одеться и уйти. А через несколько дней забыть, просто выкинуть из памяти.
Да. Моя игра была рискованной, это было везение, и, конечно, я мог погибнуть. Но когда я получил заказ на устранение опытного профессионала, тогда… я сделал пару своих снимков, и передал через нескольких людей заказ ему. Заказ на своё убийство. Дальше… дальше он не смог бы уже ничего сделать. Где-то в подсознании, там, где тьма и где порождаются чудовища, которые никогда не увидят свет, ведётся счёт. И однажды даже профессионал ломается. Лишь немного подтолкнуть, чуточку, разбудить чудовищ… а большего и не надо. Несчастный случай, или самоубийство – цена одна. Впереди ещё одна спортивная сумка, теперь уже с оплатой за заказ. Так что…

Кто может убить киллера-профессионала? Только он сам.

Что ж, адью, киска, сказал мышонок.
_________________
Как и в былые времена
Земля полна пиров и казней
Зло обаятельней Добра
И гибче и разнообразней

[Loft]

Соседи

Ах, как осуждали художника соседи! Все говорили о том, что он такой
талантливый, и как жаль, что он пьет, втайне радуясь, что он хоть в этом похож на них.
И никто не знал, что у художника в доме уже давно в кувшине для вина - простая ключевая вода, и ее по утрам легкой походкой приносит та, которую он любит.
А хмельной он оттого, что пьет утреннее солнце, белизну снежных вершин и расплескивает их кистью по своим полотнам.
Я заходил в его всегда открытый дом, пил воду из того кувшина и, покачиваясь, счастливый и печальный, шел домой.
Наверное, это была все-таки не простая вода, или тому виной гибкие руки,
наливавшие воду, и глаза девушки, которая так любит художника, глаза цвета горной фиалки.
Бедная моя голова так кружится, и мне так хорошо! А вон и глупые соседи что-то уже говорят обо мне. Ну и пусть!
_________________
Вам со мной будет стыдно. Но не скучно.

[Iney Roland]

Шаг третий. Справедливость.

- …Таким образом, был казнён невиновный. Два года назад человек, не совершавший этих преступлений, был умерщвлён инъекцией смеси из снотворного и нервно-паралитического яда. А истинный убийца ушёл. Теперь он перед вами, на скамье…
- Протестую. Подсудимый не может быть признан виновным без решения суда.
Судья наклонил голову. Адвокат возразила вяло, понимая, что дело, фактически, за истцом. Вина сидевшего рядом с ней человека с лихорадочным блеском в глазах уже доказана, но буква закона должна соблюдаться…
- Протест принят.
- Хорошо. Теперь перед вами на скамье подсудимых человек, против которого свидетельствуют все улики, собранные следствием. Мне больше нечего сказать суду. Ваша честь?...

Всё закончилось. И теперь судья остановил машину на холме. На сегодня всё. Позади судебные разбирательства, обвиняемые, истцы, адвокаты, присяжные. Только город. Там, внизу, золотое сияние – драгоценными колье протянулись украшенные ночным освещением улицы, золотой чеканкой горят окна домов. Диадемой искрится центр города.
Ветер освежал лицо стоявшего на холме человека и удивлялся его неподвижности.
Он когда-нибудь упивался властью? – Да. Было. Он осознавал это. Слишком сильное искушение – держать в руках жизнь человека.
И слишком близко был вопрос – позволил ли он этому искушению ослепить себя, хоть раз?

Он помнил. Тогда. Два года назад на скамье подсудимых сидел угрюмый и молчаливый человек. И его судьба была в руках судьи, именно его слово было решающим. Он смотрел на обвиняемого и думал… Покажи, что ты боишься, покажи, что я сейчас держу в руках твою жизнь. Разве ты не понимаешь этого?
Две силы боролись в его душе. И рука с сияющим мечом удерживала когтистую лапу.
Дай мне знать, что ты признаёшь мою власть, и я отпущу тебя…
Но силы державшего меч света слабели.

Кто убивает? Палач, пускающий ток, или вкалывающий яд? Присяжные? Следователи? Сам преступник, который приводит свою жизнь именно к такому концу?
Судья?

Закон. Он сделал всё ради Закона, а что он сделал ради Справедливости?
Я долго служил тебе, слепая женщина, с сердцем аптекаря и руками палача. Теперь я хочу отдать должное Истине.

Я, судья два года назад убил человека.

И листва деревьев тихо вздохнула, согласившись с ним.
Когда-то давно он читал детектив. «Десять негритят» Агаты Кристи. В конце книги судья, убивший преступников, говорит фразу, а, может, скорее всего, цитату: - «Высший судия тот, кто сам себе судия» Тогда он улыбнулся, читая книгу. Теперь он не улыбался.

Напротив него сгустилась темнота. Угрюмые и молчаливые черты… он не верил в призраков, просто его ум дал ему возможность увидеть в сумерках своего судью. Последнее одолжение перед порогом, преступившие который не возвращаются…
Он смотрел в глаза человека, казнённого два года назад, а тот смотрел на него. Смотрел, как судья закатал рукав, перетянул руку жгутом и снял колпачок со шприца.
Игла вошла неожиданно легко, и яд заструился по вене, принося слабость и сон. Сон, в котором становится так трудно дышать.

Он улыбнулся призраку и мягко осел на землю. Почему ему показалось, что не ангел в его душе нанёс справедливый удар, а когтистая лапа демона?

Шаг четвёртый. Ритуал.

- Простите святой отец, ибо я согрешил.
- Когда ты исповедался последний раз, сын мой?
- Я не помню. Это было давно. Ещё в детстве.
Ажурная решётка скрывала лицо говорившего, но голос выдавал его молодость. Такой голос бывает у юнца, на лице которого только пробивается первый пушок.
- Какой же грех ты совершил, сын мой?
Молчание
- Я убил человека. Сбил машиной.
Священник смотрел на пылинки, танцующие в луче солнца.
Тогда тоже светило солнце, и ничего плохого не могло случиться в такой день. Маленькая девочка переходила дорогу…

Он любил Лору. Он был молод, и сердце его билось так же, как и сердце любого другого двадцатилетнего парня. И сердце хотело влюбляться. Полностью, без остатка. Ум молодого священника говорил о твёрдости воли и чистоте помыслов, а тело желало прижать к себе любимую. Ту, о которой он невольно мечтал и видел в снах.
Он презирал. Плакал. Сжимал кулаки.
И ощущал её поцелуй на губах, нежный вздох, пронизывающую тело острую боль наслаждения. Чистого и запретного.
У них было несколько ночей. А потом она не пришла. И на следующую ночь, и через неделю.
Он запретил себе искать её, заморозил чувство. Остановил эту страсть. Знал, что если увидит её, уже не сможет больше быть священником. А ночью он обнимал её, прикасался к любимым губам, ласкал нежную кожу и завитки волос. Во сне. Всего лишь во сне.
Тогда Свет оставил его. Незаметно, тихо, словно случайный гость, из его души ушёл свет. Не сразу. Он уходил постепенно.
Лора венчалась в церкви с другим, а он стоял на коленях и истово молился, благодарил Бога за то, что не ему выпало их сочетать.
Потом он узнал, что у Лоры маленькая дочка от её мужа. Счастливая семья.

Небольшой белый гроб стоял в церкви. Она всего-лишь переходила дорогу…
Он смотрел в маленькое и чистое лицо, и пытался отогнать наваждение. Черты малышки были так знакомы, до боли знакомы…
Заплаканная мать, поддерживаемая мужем, подняла на него глаза. Лора…
И в этих глазах он прочёл страшное.
Он вышел из зала церкви, и там, где его никто не видел, упал на колени, схватившись рукой за дерево перил. Он хотел раздавить дерево, раскрошить в прах всё. Всё, потому что понял.
Там лежала Его дочь.
По резному дереву зазмеилась трещина. И тогда свет покинул его. Совсем.

- Она просто переходила дорогу. Совсем маленькая девочка… Я слишком поздно увидел, Свет… солнечный свет сквозь деревья слепил глаза. Святой отец, отпустите мне этот грех…

Время остановилось. Оглохло и ослепло. И пылинки в лучах солнца застыли в неподвижности.

Ему казалось, что он видит себя со стороны, как одним ударом плеча высаживает резную решётку, и обломки летят к стене исповедальни. Его руки швыряют тело парня к стене, обхватывают шею и сдавливают. И чужой голос.
- Дочь… Это моя дочь.
Глаза парня стекленели, лицо наливалось краснотой, руки безуспешно пытались снять неумолимую хватку, а губы шевелились.
Он не понял. Он не понял сразу, и только потом, позже, когда затихли удары сердца и остановились глаза парня, шевеление губ сложилось в его памяти в беззвучный шёпот.
- Я знаю.
Он отнял руки, и мёртвое тело сползло по деревянной стене.

Ты знал. И пришёл встретить смерть.
И священник поднял глаза вверх. Он просил, впервые в жизни просил Свет. Но было слишком поздно.
_________________
Как и в былые времена
Земля полна пиров и казней
Зло обаятельней Добра
И гибче и разнообразней

[Iney Roland]

ПУТЬ

Ведьма стояла за спиной воина, и чёрная одежда усиливала белизну кожи, только в глазах застывала тьма.
- Ты проиграл, воин. Опусти мечи. Четыре шага – добродетель, человечность, справедливость и ритуал пройдены. И ты проиграл в каждом из них. Мои посланники оказались сильнее. Замкни пентаграмму последним, пятым шагом, шагом Пути. Опусти мечи. Сдайся и прими сметрь.
- Да, ты права. Но и это тоже Путь.
Мечи плавно двинулись вниз, и концы лезвий остановились, коснувшись черепицы крыши.
Пятый шаг.
Небо потемнело, сгустился воздух. Метнулось чёрное пламя, очерчивая громадную пентаграмму вокруг здания.
Она ликовала. Мощь чёрной звезды струилась в её пальцах. Она была всесильна но…

Её взгляд остановился. Руки растеряно опустились. Мощный гул нарастал прямо из-под земли, за считанные секунды становился всё отчётливее, словно что-то приближалось с невероятной скоростью. Словно набирал скорость страшный экспресс ада.
И за несколько мгновений до того, как удар настиг её она поняла…

Истошный крик метался в грохоте и страшном вихре, тело ведьмы распадалось, кожа чернела и расцветала дырами, с костей отваливались пласты почерневшей, обугливающейся плоти. И вместе с ней, вытекая струями праха из глазниц черепа, умирала мысль. Ураганный ветер разметал прах в небе, где едва занималась заря. Не осталось ничего, даже кости рассыпались белёсым тленом, и только мысль, понимание, обрело свободу.
За несколько мгновений до удара она увидела как переплетаются нити судеб, время, события, знание. Знание было всеобъемлющим, оно захлестнуло её, В нём звучал смех и вечность, и мир кружил миллиардами солнц и умещался в одной песчинке, и неимоверное раскрывало бесконечные объятия невероятному, прячась в крохотной остывающей частичке мысли, которая и была всей вселенной.
И окрылись все пределы.
Все её шаги, вся сила была направлена на то, чтобы нарушить равновесие, которое нарушить невозможно. И она сделала невозможное, расплата за которое – смерть. Она переполнила чашу терпения Тьмы, стремясь умереть и забрать весь мир с собой, теперь это было видно так ясно, так просто, что хотелось жить. Жить вечно, бесконечно вглядываясь в мир, играя неистовыми грозами улыбаться ветру и спокойствию всего сущего.
И Тьма ответила.
Теперь, когда она поняла, что Путь это хлопок одной ладони. То, чего не может быть…

Я ХОЧУ ЖИТЬ.

Жить, и пришёл в сознание парень, распростёртый на асфальте, среди столиков кафе, потирая обожжённый холостым патроном висок. Патроном без пули.

Жить, и тихо рассмеялся в темноте киллер, отделяя от стены резиновую имитацию – громадную и до неприятного детальную и красочную бабочку. Потёки резиновой крови, резиновая каша из обломков кости и кусочков ума. На незаметных липучках.

Жить, и холодные, липкие пальцы обхватили предплечье, судья вздрогнул и отшатнулся от призрака, а тот прошептал:
- Моя жизнь никогда не была в твоих руках. И твоя жизнь тоже не в них. Живи с миром.
И он не верил призраку, не верил вытекающим из его вены мутным каплям, отступающему сну. Но демон умер, а ангел в душе ликовал.

Жить, и ударило снова остановившееся сердце, хриплый вдох и кашель нарушил тишину церкви.
- Я прощаю вас, святой отец.
- Я… прощаю тебя… сын мой.
И свет снизошёл в его измученную душу. Свет, который он давно утратил и теперь обрёл вновь.

ЖИТЬ

И звонко ударил по камню резец, и Мастер отступил на шаг. «Всё» - прошептал он непослушными губами и отёр пыльной рукой лоб. Он отошёл ещё на шаг, и ещё, любуясь стоявшим посередине мастерской воином с поднятыми в защите мечами. Потом он подошёл вплотную к статуе и провёл пальцами по шероховатой поверхности. И на мгновение ему показалось, что камень дрогнул. Так, словно был живым.
- Моё лучшее творение.
Мастер улыбнулся и подмигнул мягким чертам лица статуи.
- Люди будут видеть мечи, и доспех, и никто не станет вглядываться в твоё лицо. Они не заметят самого простого. Того, что я создал не воина, а воительницу.
И Мастер тихо рассмеялся собственной шутке.

А у неё впереди была вечность, и она, сомкнутая в камне, улыбалась последнему исполнившемуся желанию. Желанию жить.
_________________
Как и в былые времена
Земля полна пиров и казней
Зло обаятельней Добра
И гибче и разнообразней

[Iney Roland]

Это действительно история из жизни, и, если ты узнаешь в главном герое себя, прошу, не сердись. Твои последние слова остаются в силе.

Грязь промёрзла. Ещё пару дней назад я б испачкался, а так ничего. Он всё хорошо описал, и два одинаковых дома я вычислил сразу… только правый или левый? Я старался не торопиться потому, что волновался. Я не хотел, чтоб волнение прорвалось наружу в холодный ночной воздух.
На самом деле ночью на улице не страшно. Это в дневном свете беспощадно ясно видно и хрупкое телосложение и лицо человека, привыкшего соглашаться (это правда, мне легко навязать чужую волю. «Железным» я с успехом могу прикидываться на работе, а наедине с собой лукавить не стоит – плохая примета). Ночью все кошки серы… а если кошка ростом метр восемьдесят два, в кожаной куртке и движется как терминатор, остальные животные предпочитают не лезть.
Уже одиннадцать с половиной, или даже больше. Я не мог выйти раньше, честно. Если что… домой я уже не доберусь, транспорт не ходит.
И, на самом деле, я здорово волнуюсь.
Мне 25 лет, и это мой первый раз. Пожимаю плечами. Я закомплексованый, и у всех на виду, так что не судите.
Он. Заспанный. Ну не на столько я опоздал, не надо… Только зачем было мариновать меня в кухне минут двадцать, рассказывая ни о чём? От его болтовни я окончательно впадаю в ступор. Ну защитная реакция у меня такая.
Он говорит: - У тебя такое выражение в глазах: «Помоги мне, помоги мне, ясноглазую ночь позови…» Ну ладно, пошли. (Ну а какими глазами мне ещё на тебя смотреть?) Ладно. Проехали.
Раздеваемся. Каждый со своей стороны лежбища, и ныряем под одеяло. Я трусов не снимаю… Эт мне сейчас смешно, а тогда…
Тогда меня просто колотит. Я понимаю, что не замёрз, просто очень сильно волнуюсь, но от этого не легче, и дрожь не унимается.
- Ты замёрз? (внимательный взгляд, или нежный?)
- Нне-а.
- Замёрз.
Тихо гаснет свет, не совсем, а на какой-то минимум. Он откладывает в сторону пульт, поворачивается ко мне. В темноте виден только силуэт лица. Шепчет:
- Ну как, страшно?
- Да (есть у меня плохая привычка говорить людям правду).
- Ты меня боишься? (идиотский вопрос)
- Нет.
- Тогда… давай?
Он поворачивается ко мне и прижимается тазом. Нет, я правда, вначале подумал, что между нами его рука… и пропустил секунд пять кайфа. Это не комплимент, просто в темноте, и на ощупь… и не руками… Он ещё сильней прижимается бёдрами.
- Ого…
Нет, я, конечно понимаю, что это, скорее всего (процентов на семьдесят) комплимент и не больше, но приятно.
Ещё секунды три блаженства. Такого в моей жизни не было. Парень, с классной фигурой, тоже «не такой», и стоящий член лучшее подтверждение тому, что он меня хочет. Сейчас.
- Подожди – я отстраняюсь, в спешке стягиваю трусы и выталкиваю из-под одеяла.
Теперь он снова прижимается бёдрами, и целует меня в губы, мы целуемся, я глажу его спину, прижимаю голову руками, двигаюсь (чёрт, он слишком активно работает языком, нет, я понимаю «страсть», но целоваться с миксером – удовольствие сомнительное).
Беда в том, что я изображаю страсть. Пытаюсь поддержать его темп, а эт не правильно. Искусственно. Интересно, он это почувствовал?
Нет, ну я по природе тормоз. Организм молодой, член стоит во всю, но резкая смена позиций меня слегка пугает.
У него действительно тело супер. Люкс класс. Потеря невинности как в бразильском сериале. И страсть такая-же сериальная, или я ошибаюсь? (Ну что мешает мне просто получать удовольствие, а?)
Член-во-рту. Рот мой. Член его. Инициатива тоже его, как и позиция сверху. Медленно освещение разгорается до полумрака. У него в свободной руке пульт, на лице улыбка заговорщика. Ладно. Переживу.
Смена позиций.
- Ты точно этого хочешь?
Хороший вопрос. Я понимаю, что ты меня хочешь. Очень. И за этим я и приехал. Между нами, ребятами, говоря, фаллоимитатор у меня имеется (как и опыт обращения с ним), так что ощутить его член в себе не страшно.
- Да.
Я на спине, он надрывает упаковку презерватива, натягивает (пока ещё не меня) и, после небольшого поиска, приставляет головку члена к анусу. Подаётся тазом вперёд.
Нормально и… Боль подкашивает меня совсем неожиданно, тело конвульсионно напрягается, и я молча шарахаюсь от него. Сворачиваюсь на боку калачиком.
- Тебе больно? - голос обеспокоенный и испуганный.
Да, чёрт подери – в ответ тихо скулю. Теперь перепугался он.
- Тебе плохо?
- Нет. Всё нормально.
- Подожди немного, полежи, сейчас пройдёт.
Краем глаза вижу, что он берёт смазку. Он был без смазки??? Прокручиваю в голове действия, и понимаю что ДА.
Урод. Дебил.
И всё равно стыдно, что я его напугал.
Теперь техническая часть.
- Сделай ноги вот так – обе ноги согнуты в коленях, одна лежит на боку, другая вертикально – коленом в потолок.
- Держи так.
Дубль два. На этот раз – терпимо. Сопротивление есть, но он двигается осторожно, медленно. И я не верю, что он вошёл. Полностью.
Он начинает двигать членом внутри меня, увеличивает амплитуду. Я же себя чувствую как свежемороженая рыба – никак.
Смена позиций.
- Стань на колени и локти.
Без проблем. Единственное – я боюсь, что не кончу. Т.е. несмотря ни на что, процессом я не упиваюсь. С непривычки, наверное.
Помогаю себе правой рукой и…
Дальше мне просто стыдно. Разрядка наступает неожиданно, быстро и много, так что я проливаю несколько капель из ладони на постель.
- (называю его по имени) Я…
- Хорошо, я сейчас.
Серия резких и сильных движений…

В ванной мою руки, он меняет простынку.
Возвращаюсь, залезаю под одеяло рядом. Накатывает волна нежности.
Такую сильную нежность я, пожалуй, не испытывал никогда. Просто молча глажу его грудь, ласкаюсь. Не описать этого. Первый раз меня нет, есть только океан нежности.

Я ожидал продолжения. Но через пять минут (примерно):
- Ладно. Хватит нежностей, мне завтра рано вставать. Поворачиваемся попка к попке и засыпаем.
??? !! ???
- Как скажешь.

Я не спал всю ночь. Хотелось прикоснуться к любимому человеку, поцеловать. Или просто встать, пройтись… но я боялся разбудить его. Поэтому лежал на кровати. На своей половине. Молча. А утром мы распрощались.

Вот и вся история. Она не плохая, но и не хорошая. Она никакая. У неё есть продолжение, но оно грустное. Любовь подобна луне, когда она появляется – она узенький серп, и косит тех, кто не умеет любить… Меня подкосила. Немного, но больно.
Ему тридцать лет, хотя выглядит он на двадцать пять. Спортивный, зарабатывает неплохо в какой-то фирме. Часто в командировках. Нехватки парней рядом не наблюдается, и есть парень, которого он действительно любит, но тот далеко, и это уже не моя история.
Мне двадцать шесть, всё это было весной, а сейчас осень того же года. Восточные единоборства, живопись маслом (и неплохо, талант), последний год аспирантуры в одном техническом универе, проблемы с кожей на плечах, сутулость и одиночество.
Сижу за компом, пишу эти строчки. За окном рассвет – я всю ночь чёрт знает чем занимался.
И один вопрос – а может любви не бывает, а?
_________________
Как и в былые времена
Земля полна пиров и казней
Зло обаятельней Добра
И гибче и разнообразней

[alexr-stein]

СНЕГ...СНЕГ....СНЕГ.....СНЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕЕГ!!!!!
Я закрываю голову руками, меня разрывает печаль глубинного непонимая происходящего. В руке дотлевает сигарета, хотя я не затягиваю дым. Смотрю в небо.
Снежинки хлопьями падают мне на лицо. Холодно. Я плавлюсь внутри...
Он прижал свою голову к моим коленям и плачет.
Боги!, где вы??

Смотрите-смотрите!!! Как ты жесток!
Разве вещь можно назвать личностью? И разве Я- личность? Снег тает на лице. Кристаллы снежинок целуют мои глаза, губы, душу...
А что душу? ты просто взял и уничтожил её. Вот так и растоптал, словно потушив жар от костра, оставив на месте руины и бесконечную глубину.... Чего? Я не знаю.
Я чувствую, как ты вздрагиваешь, глотая слезы. Я недостоен тебя! А ты решил, что можешь управлять. И эту веру тебе подарили демоны! Да!! Я знаю, ты выменял своё сердце на силу желаний! Но эти желания порочны и низменны. Хотя велика ли цена?
Цена- твоё сердце.
Я бросаю окурок в снег. Как ты прекрасен и жесток! Почему ты не хочешь понять, что цена, которую ты заплатил, слишком высока и ты проиграл!
Ненадо умолять оставить космос. Ты его сам сжёг, когда поцеловал губы мужчины. Так страшно.
Да! Беги, беги не утирая слёзы. Ведь снег опять увлажнит твое лицо и ты его несможешь осушить о мои руки.
Ты воплощаешься в ветер. Но ты никогда не сможешь понять чувств людей! Ты получил особую любовь, которую не знают многие. Зачем? Зачем она тебе? Слишком много вопросов, а ответов нет. Демоны жестоки и жестока их любовь, которую ты купил, когда ещё небыл личностью. И только страх прогонит твою веру в меня. Нет!
Я всёравно остановлю тебя.

Снег-снег-снег.......
Я целую тебя. Мой поцелуй достигает вершин и срывает камни. Но не чувства. Почему? Где твоё сердце?
Ты любишь эту жизнь и хочешь быть среди людей, но это не возможно. Я забиру эту силу.

А ты смеёшься! Ведь ты понял, что забрав её я перестану быть частью всего. Но мир мне не нужен, мне нужен свет и чистота. И ты знаешь, что это призрачно и эфимерно- ничего нет, это лишь вымысел.....
Так зачем ты дорожишь собой? И вот теперь ты стал самим собой. Ненадо масок. Игра окончена...
Поцелуй меня....